усугублять его смущение и не просить его ответить.
Нассрин вдруг оживилась. – Набоков не стал бы это терпеть, – взволнованно проговорила она. – Взгляните на нас – мы смешные и жалкие, раз считаем это за развлечение. – Она размахивала руками и тараторила, пытаясь скрыть неловкость за нервной тирадой. – Набокову бы было о чем писать, окажись он здесь – это же такая пошлость!
– Что? – спросила Негар, которой понравилась не столько музыка, сколько вечер вне дома.
– Пошлость, – повторила Нассрин и вопреки себе продолжать не стала.
Рассеянно расставляя тарелки перед ужином, я бурчала себе под нос. Биджан повернулся ко мне и спросил: ты чем недовольна? Тебя это вряд ли заинтересует, ответила я без надобности резко. А вдруг, ответил он. Хорошо, я думала о менопаузе. Он вернулся к своему Би-би-си: ты права, меня это не интересует, сказал он. А с чего это тебя это не интересует, взъелась я? Разве тебе не хочется узнать о том, что происходило с твоей матерью, будет происходить с твоей женой, сестрами, дочерью и даже любовницей, мрачно добавила я, случись тебе когда-нибудь завести роман? Я была к нему несправедлива. Он не был равнодушен к тяготам женщин в Исламской Республике, но в последнее время злился, когда я жаловалась. Я же возмущалась, будто он был виноват во всех бедствиях, навлеченных на нас режимом, и это, в свою очередь, заставляло его замыкаться в себе и вести себя так, будто ему были безразличны проблемы, которые на самом деле искренне его волновали.
Последнее занятие с девочками закончилось на странной ноте: мы обсуждали наших матерей, их проблемы и их полное невежество в том, что касалось менопаузы. Обсуждение началось с Манны. Накануне они с Нимой в третий раз смотрели «Модельершу» Винсента Миннелли – поймали канал по спутниковой тарелке. Манну очень расстроил этот фильм. Она поняла, что репрезентация любви в кино и литературе не соответствует иранскому контексту. Любовь есть любовь, но описать ее можно множеством способов. Когда она читала «Госпожу Бовари» или смотрела «Касабланку», все ее органы чувств вовлекались в работу; она слышала, видела, касалась, ощущала запахи. Но когда она слушала песни о любви, читала романы и смотрела фильмы, ей никогда не казалось, что все это может ее коснуться. А в персидских фильмах, когда герои влюблены, по их виду и жестам нельзя было об этом догадаться. Любовь в Иране была запрещена, вычеркнута из публичного пространства. И как прикажете любить, если выражать это чувство незаконно?
Мы стали обсуждать эту тему и сделали несколько открытий. Я обнаружила, что почти все девочки мысленно проводят черту между любовью, которую они описывали как «интеллектуальную» или «духовную» («хорошая» любовь), и сексом («плохая» любовь). И важнее для них была более возвышенная духовная близость. Даже Митра, поигрывая ямочками, рассудила, что секс в отношениях не так уж важен и она никогда не придавала особого значения сексуальному удовлетворению. Но сильнее всего нас поразила Азин. Кокетливым тоном, свидетельствовавшим о том, что она вернулась в норму – у них с мужем установилось временное перемирие – Азин заявила, что в жизни важнее всего мистическое единение человека со вселенной. Она философски добавила, что мужчина – лишь сосуд для этой высшей духовной любви. Сосуд? Все ее прежние заявления о том, как важно для нее сексуальное наслаждение и физическая совместимость, вылетели в трубу. Даже Махшид удивилась; они с Манной коротко переглянулись.
– Так значит, – сказала Нассрин, до этого сидевшая тихо, – когда твой муж тебя бьет, ты можешь притвориться, что все это происходит не на самом деле: ведь он всего лишь пустой сосуд, который ты наполняешь своими фантазиями? И ведь не только Азин это утверждает, – фыркнула она. – Вы все говорите примерно то же самое.
– А как у вас с Нимой? – спросила Митра у Манны. – Мне кажется, у вас гармоничные отношения.
– Он нравится мне, потому что я больше ни с кем на свете не могу поговорить по душам так, как с ним, – пожала плечами Манна.
– Бедный Нима, – усмехнулась Ясси.
– Не такой уж он и бедный. – Манна в тот день была на взводе. – Ему тоже не с кем поговорить. Мы с ним товарищи по несчастью, а несчастье объединяет не меньше любви.
– Вы все меня разочаровали, – сказала Ясси. – Я надеялась, вы скажете, что физическое влечение между мужчиной и женщиной имеет значение, а любовь не ограничивается духовной и интеллектуальной сферой. Что я еще научусь физической любви и пойму, что ошибалась. Вы меня поразили, – она спряталась в диванных подушках. – Да что уж там: я обескуражена, – с торжествующей улыбкой заключила она.
– Ой! – вскрикнула я. Биджан оторвался от телеэкрана и спросил: что случилось? Ничего страшного, просто порезалась. Я резала огурцы к его любимому куриному кебабу. Он пошел в ванну и принес пластырь, бережно заклеил мне палец. Не говоря ни слова и снисходительно улыбаясь, подошел к шкафчику, плеснул себе самогон в маленький стаканчик, поставил стакан на маленький столик рядом с тарелкой фисташек и снова уселся смотреть Би-би-си. Я же шныряла между гостиной и кухней и ворчала себе под нос. Биджан жил в свое удовольствие; если бы мы жили в Штатах, для него ничего бы не изменилось. Это мне тяжело, ворчала я, обращаясь к невидимому собеседнику, который высмеивал и ставил под сомнение все мои жалобы. Мне очень тяжело, повторила я, игнорируя совесть, шептавшую мне, что Биджан-то переживает все тяготы, не жалуясь, и заслужил свой самогон и Би-би-си.
Нарубив огурец и зелень и добавив их к йогурту, я пришла к заключению: наша культура чурается секса, потому что слишком на нем зациклена. Ей приходится усиленно подавлять все, связанное с сексом, по той же причине, почему импотент запирает дома красивую жену. Мы всегда разделяли секс и чувства, секс и любовь «интеллектуальную», а людей, как однажды сказал дядя Нассрин, делили на «чистых» и добродетельных и порочных, но веселых. Нашей культуре был совершенно чужд эрос, истинная чувственность. Эти девочки – мои девочки – хорошо разбирались в творчестве Джейн Остин и могли поддержать разговор о Джойсе и Вулф, но почти ничего не знали о своих телах, о том, чего ждать от этих тел, являющихся, как им внушили, источником всех соблазнов.
Как объяснить девушке, что она должна научиться любить себя и свое тело, прежде чем полюбить другого человека и прежде чем полюбят ее? Ответ на этот вопрос пришел ко мне, когда я приправляла соус солью и перцем. На следующее занятие я пришла подготовленной:
